Когда глаза привыкнут к темноте - Страница 65

И Марина пошла, удивив однокурсников. Она купила в кооперативном магазине беленькую блузку с выбитыми кружевцами, вытащила из коробки мамины туфельки. Они слегка жали, но это ничего, зато красиво.

В кафе был полумрак, горели затейливые светильники на столах, и звучала сладкая, тягучая музыка. Певица в лоснящемся платье покачивала бедрами на эстраде, голосок у нее был хрипловатый, но приятный. Чувствовался недостаток в кавалерах, филологический факультет никогда не мог похвастать студентами мужского пола. Но когда девочки немного подвыпили, освоились и стали смеяться, начали подтягиваться кавалеры от других столиков. Марина, вопреки своим страхам, не осталась без мужского внимания. Ее пригласил долговязый, модно одетый парень, танцевал с ней три раза подряд, заказал для нее коктейль.

Коктейль оказался крепковат. У Марины сразу закружилась голова, но она не показала виду, элегантно вытянула сигарету из предложенной пачки, закурила. Ее новый знакомый назвался Сергеем, он казался очень взрослым, очень бывалым, смешил Марину пошловатыми анекдотами и поминутно целовал руку. Однокурсницы смотрели на Марину с завистью. Надо же, как развернулась эта тихоня!

Они выпили еще по коктейлю, а потом Марине попались на глаза часы, и она присвистнула. Как поздно!

– Мне пора. – Она решительно поднялась, нашла свою сумочку, поулыбалась подругам и помахала рукой отошедшему к стойке Сергею.

Но когда она спустилась к дверям, он уже ждал ее на улице, курил.

– Думала сбежать, Золушка? Не выйдет. Я тебя провожу.

– Не стоит.

– Поздно, – возразил он. – Я возьму такси.

На заднем сиденье автомобиля он начал целовать ее в шею быстрыми, мелкими поцелуями, от которых таяло и растекалось в груди сердце. Сухие, твердые мужские губы, пахнущие табаком, нашли губы Марины, прижались в долгом поцелуе. Очнувшись, Марина поняла, что машина стоит не под светофором, как она полагала, а возле ее двора, шофер терпеливо смотрит в окно.

– Мы уже приехали? А что же вы… молчите?

– Мне-то что! Счетчик щелкает!

– Не пригласишь на чашечку чаю? – спросил Сергей, едва они из автомобиля выбрались.

Марина стушевалась:

– Понимаете, у меня мама и бабушка…

– Понятно, густо населенная квартира, – кивнул он и с досадой усмехнулся. – У меня та же ситуация… Ладно. Давай только еще посидим там, на скамеечке? Время-то детское, ты уже почти дома.

– Хорошо, – машинально ответила Марина, успев заметить в окнах своей квартиры голубое мерцание. Мама и бабушка смотрят телевизор, привычно и устало бранясь. Сегодня перепалка жарче, сегодня особое событие. Марина придет домой в десять часов вечера! Так что большой беды не будет, если она придет не в десять, а в половине одиннадцатого.

Скамейка была тщательно закрыта от любопытных взглядов раскидистым кустом сирени. Объятия становились все жарче, поцелуи настойчивее, горячее дыхание Сергея обжигало кожу груди, руки чувствовались на всем теле сразу, и больно впивался в спину какой-то вылезший из спинки сиденья гвоздь…

Она пришла домой в одиннадцать и усмехнулась, бросив взгляд на часы в прихожей. Старая шутка припомнилась ей. «Во сколько ложатся в постель хорошие девочки? Хорошие девочки ложатся в постель в девять, чтобы к одиннадцати быть уже дома». А тут даже не постель, садовая скамейка. Ну и пусть.

Она удивилась тому, как быстро и небрежно простился с ней Сергей. Мазнул губами по щеке, потрепал по волосам:

– Пока, малыш. Хорошо было, да? Дай мне свой телефон, я позвоню.

Но телефона у Марины не было. Тогда он записал ей свой на спичечном коробке, усмехнулся:

– Не потеряй. Звони, как будет настроение.

Для чего настроение? Какое настроение? Разве они теперь не вместе? Странный народ мужчины. Быть может, он женат? Но тогда зачем дал телефон, жена может снять трубку первой?

– Доченька! Ну как, повеселилась?

– Да, мама. Было чудесно.

Она вошла в комнату, и на секунду ей все показалось чужим. Телевизор «Рекорд», который она сама купила взамен сгоревшего в прошлом году, успев до подорожания, показывал концерт. Вульгарно накрашенная певица в мини-платье беззвучно открывала рот, словно была рыбой, плавающей в ярко освещенном аквариуме. Эта грузная старуха, храпящая на кровати, – бабушка Марины? Эта женщина с издерганным лицом – ее мама?

– Мариш, ты что? Вы выпили немного, да? Ты иди ложись. А табаком-то как несет, фу! Маринка, курить некрасиво и неженственно!

– Мам, я не курю. Просто там все курили, вот одежда и пропахла. Я тебе потом все расскажу, ладно? Устала, и туфли жали, – шепотом ответила Марина.

– Иди, иди ложись…

Но странный приступ неузнавания не прошел. В душе Марина с удивлением рассматривала свое тело, казавшееся ей чужим. Чистя зубы, с удивлением разглядывала в зеркале свое лицо. Высокие скулы, темные египетские глаза, тонкий нос с чуть вздернутым кончиком, пухлые губы, вымазанные зубным порошком… И это – она? Она только что наспех отдалась мужчине на садовой скамейке, после двух часов знакомства? И что же теперь будет?

ГЛАВА 4

Перемену в ней первой заметила почтальонша, что приносила маме и бабушке пенсии. Ехидным шепотком объявила:

– Видела сейчас в лифте вашу девочку. Она, никак, замуж вышла?

– Не-ет, какое там, – охотно отозвалась бабушка. – Разве сейчас мужика найдешь? Только и норовят пузо заделать и сбежать…

Ее ехидство было направлено на дочь, но досужая почтальонша истолковала его иначе.

– Так и есть, так и есть, – поддакнула она. – Только пусть на алименты подаст, если рожать решила. А чего ж, за удовольствие платить надо.